(( 22 мая 1978 ))

Мерно скрипя ржавыми доспехами, Ушастый уныло тащился по раскисшей после дождя глине, обходя вокруг склад   -   проверить насчёт засады. Штошей нигде не было, не было даже свежих следов в грязи. «Наверно, копаются в своих огородах,» подумал он, «или дерут глотки на очередном митинге»  О том, что делается в штошнике, Ушастый имел не большее представление, чем об обратной стороне Луны. Штошник мог уже давно рухнуть - он бы всё равно ничего не узнал. Два километра высокого леса, как-никак.

Единственное, что ему было всё-таки видно - это новая наблюдательная вышка, на вершине которой в солнечный день можно было заметить отблеск линзы большой подзорной трубы. Самое неприятное - если у штошей хватало свободных рук на непрерывное наблюдение, они непременно засекали выход Ушастого из замка, и успевали организовать ему достойную встречу по выходе со склада. Обычно дело кончалось тем, что штоши уносили ушибленых (да иногда батон-другой колбасы), а Ушастый, помахивая для внушительности своей дубиной, настоятельно рекомендовал им вновь здесь не появляться. Ушибленные вылечивались, рекомендации забывались, нападение повторялось...

Впрочем, основной спор шёл за ключ от ворот склада, содержимое которого штоши считали народным (то есть, своим) достоянием.

Ушастый считал штошей дармоедами, и ключ отдавать не собирался.

Набрав колбасы, Ушастый вышел со склада. Осмотрелся, предусмотрительно вставил ключ в замочную скважину, и захлопнул ворота. На скрежет ворот из-за углов с рёвом выскочили штоши. Ушастый спешно запрятал ключ в шлем, опустил забрало, и перехватил дубину поудобнее, изготовившись выразить штошам благодарность за встречу. Общение шло под немилосердный скрип: доспехи давно пора было смазать.

Наконец, штоши исчерпали весь энтузиазм и отправились восвояси. Ушастый поднял забрало, и присел отдохнуть, ловя ртом воздух. Попробуй, помаши так дубиной, когда левая рука у тебя занята колбасой, а доспехи сковывают движения, как вериги на шее.

Отдышавшись, он направился к себе в замок, размышляя, что неплохо починить, наконец, тачку - всё не так тяжело колбасу таскать было было бы. С колбасы мысли плавно перетекли на другие повседневные заботы, и Ушастый не заметил, как сбился с тропинки.

К действительности он вернулся, судорожно цепляясь за землю на краю крепостного рва. Колбаса, прощально чавкнув, исчезла в грязи, тремя метрами ниже. Ушастый задним числом порадовался, что ров уже наполовину занесён землей. По летописям, ещё лет триста назад из дна торчали каменные зубья...

— Так жить нельзя! — не выдержав, крикнул Ушастый, изо всех сил стукнув кулаком об землю. Проблем в результате не убавилось, а все доспехи оказались забрызганы грязью.

Он плюнул, поднялся, и пошёл вдоль рва к воротам, твёрдо вознамерившись послать всё и вся к чёртовой бабушке. Штош на наблюдательной вышке долго чесал в затылке, но так ни до чего и не додумался: жаль, что эксплуататор не упал в ров, откуда его было бы легко выудить... Всё это может быть плохим, очень плохим предзнаменованием.

А потом пошёл дождь, и штошу пришлось спешно убираться со своего насеста, ибо прения по вопросу, кто должен пристраивать к этой самой вышке навес от дождя, были безрезультатными уже не первый месяц...

— Чёрт знает, что получается! — спешно листал пыльную летопись Ушастый. Комната тонула во мраке, несмотря на люстру аж из трёх лампочек, висящую над огромным, древним столом. Закопчённый каменный потолок украшала бахрома паутины, вдоль стен чернели огромные, под потолок, дубовые шкафы с реликвиями, даже сам воздух был пыльным и затхлым. В этой комнате Ушастый, и его предок, и предок его предка всё копили и копили реликвии. Всякое барахло, место которому, казалось бы, в лучшем случае - на помойке, пылилось в шкафах столетиями, становясь в глазах своих владельцев всё более ценным. Ушастый тоже унаследовал от своего предка эту мелочную страсть, и тащил в коллекцию всё, что только попадалось старинного, не брезгуя и битыми блюдцами.

Летопись, в которую сейчас вгрызался Ушастый, была составлена в правление Ашаса Сорок восьмого, то есть почти двести лет назад, но имелись и более поздние куски.

«Ашас Справедливый, благородный Правитель наш, коего стараниями приумножилось благосостояние наше, в великой мудрости своей...» взахлёб льстил придворный летописец, и Ушастому на память почему-то приходил лживый и изворотливый Пуз. Ушастый барахтался уже на третьей странице, пытаясь добыть хоть какую-нибудь информацию.

На десятой странице он отложил летопись в сторону, и сходил за бумагой и карандашом, чтобы выписывать самое интересное. Вот, что у него вышло:

Ашас Сорок Восьмой (пять страниц восхвалений) со свитою своей, коя (четыре страницы описания свиты) направился (полдюжины страниц лести) по владениям своим (на три страницы описаний благородства и справедливости) установить законы, процветанию, умножению и т. д. способствующие (семь страниц бурныех восхвалений) Верные вассалы во множестве на площадях собирались, славя (полстраницы свосхвалений) Благодетеля (далее лесть и восхваления до конца сшитого блока страниц, после которого начинается уже другой почерк - видать, летописца сняли с должности за недостаточное рвение)

56-я страница: ... Ашаса Справедливого (восхваления) двадцатую годовщину торжественно отмечали (описание пышности праздника)

75-я страница: ...все три города посетить милостиво соизволил, в каждом Благословительную Речь на праздновании произнеся...

92-я страница: ...тридцатую годовщину... обоих посёлков.. .

95-я страница: ...Шестидесятую годовщину... всей деревней... на празднике милостиво петь соизволил...

98-я страница: ...года 1846, месяца июня, 13 числа, на семидесятом году жизни, Ашас Справедливый устал от жизни, и закончился. И начался Ашас Сорок девятый, коего имя пока неведомо, ибо не успел ещё прославиться деяниями своими...

Последние несколько страниц заполнены почерком, как две капли сходным с почерком Ушастого. Значит, писал Ашас Сорок девятый, лично. И как ему жить тоскливо, и как его штоши не слушаются, и как несколько, когда им подошёл срок, переродились в одного большого и глупого и другого - маленького, но такого умного, что штошам теперь и он, Ашас, не нужен, и свита-де разбежалась... — изливал душу бумаге предок Ушастого.

В конце последней страницы имелась приписка, что де он, Ушас Пятидесятый, узнать отправляется, кто такие штоши, коими ему править положено, и назад не вернуться может, поскольку в лесу дикие звери водятся...

Ушастый раньше не читал эту летопись дальше первых страниц (не хватало ни терпения, ни желания продираться сквось заносы словесных кружев), и теперь был глубоко возмущён, впервые в жизни встретившись со столь толстым слоем политической цензуры (Если честно, возмущала-то его совсем не цензура, а невозможность откопать из-под неё правду для себя лично). Он перерыл все бумаги, пытаясь докопаться, как Сорок Восьмой умудрился довести процветающую страну до такого упадка, но не нашёл ничего путного, кроме уже читаных заметок по хозяйству и отчётов об урожайности за последние двести лет.

Самый старый, истрёпанный (и бережно лелеемый) исторический документ, давно уже изученный Ушастым практически наизусть, свидетельствовал о том, как Ашас Просветитель (Сорок седьмой), следуя по стопам своего предка, Ашаса Великого (Тридцать девятого), спустя четыре столетия повторил его подвиг, и отправился во главе большого отряда в страну по ту сторону Врат, населённую «челодьми», чтобы перенять их знания и опыт общественного устройства, на благо и процветание. И, как и его великий предок, прожил после этого лишь несколько лет.

«Нда, если бы Сорок Седьмой знал, что после него Сорок Вросьмой устроит, он бы и носу из дому не высунул. Ничего от этих человеков хорошего. Кроме электрического освещения и колбасы, разумеется»

Едва Ушастый успел это подумать, как люстра, даже не мигнув, погасла. Одно из двух: или опять заклинило водяное колесо, или штоши наткнулись, наконец, на подземный кабель, идущий к замку прямо от плотины. Ушастый зажёг предусмотрительно запасённую керосиновую лампу. В первом случае свет будет часа через два (в последнее время перебои случались всё чаще, что свидетельствовало о растущих счастьи и благополучии штошей). Во втором - придётся запасаться свечами и батарейками, керосина и так уже мало.

Ушастый ещё раз всё подытожил. И летопись, и все хозяйственные заметки написаны по русски, неуклюжим официальным языком восемнадцатого века. Но, по крайней мере до 1773 года, когда состоялась предыдущая экспедиция к человекам, в ходу был совершенно другой язык. Ушастый специально изучал его, чтобы разбирать надписи на наиболее древних сундуках, в дальних углах склада. Произношение, конечно, давно затерялось в веках, а алфавит был латинским, фигурно-готическим.

Значит, до 1773 года все летописи документы составлялись на старом языке. Единственная загвоздка - ни одной такой летописи Ушастый пока не обнаружил - только те же заметки об урожайности, да чудом сохранившийся краткий словарик.

Напрашивались два вывода: либо все эти летописи безнадёжно утрачены, либо, что вероятнее, лежат и по сей день где-то в нежилой части замка.

Ушастый вздохнул. Нежилой была бОльшая часть замка (за исключением нескольких комнат) и в ней обитали крысы, привидения, живоглоты, крокодилы, кусогрызы, и ещё много такого, с чем Ушастый предпочёл бы не встречаться в узком коридоре. Так что, в нежилую часть он наведывался редко, справедливо опасаясь быть съеденным...

Через три часа света ещё не было. Ушастый при свечах суетился на кухне, пытаясь в отсутствие колбасы приготовить хоть что-нибудь более-менее питательное. Крысы, обнаглев в темноте, пытались забраться на стол, и немало их уже полегло, замеченных бдительным оком кашевара. Он уже приступал к своему сиротскому ужину, (гречневая каша без колбасы - разве это еда?) когда его внимание привлекли какие-то нехорошие отблески на низких облаках, с восточной стороны. Ушастый отложил ложку, и спешно побежал посмотреть, что там такое, оставив кашу на съедение крысам.

В небе над штошником бушевал фейерверк. Разноцветные ракеты взлетали, взрывались, искрились, озаряя все окрестности яркими отблесками. «Откуда, спрашивается, штоши всё это взяли? Уж не проломили ль склад?..» Ушастый, почуяв неладное, решил пойти на разведку. Приближалась ночь, а ночью ни один штош в лес не пойдет, так что засады опасаться нечего. Штоши слишком боятся привидений.

Ну скажите на милость, какое уважающее себя привидение будет шататься по лесу, когда под рукой есть такие роскошные, тёмные и запутанные подземелья?..

От доспехов, к сожалению, пришлось отказаться: в нынешнем их состоянии Ушастого было бы слышно за километр, а на тщательную смазку и притирку нужно было дня два, не меньше. Он пошёл в спальню, отодрал от стены кусок тёмно-синей драпировки, и обмотал себе голову, сделав дырки для глаз. Из второго куска получилось грубое подобие плаща.

Ночью лес выглядел мрачным и зловещим. Среди враждебной тишины Ушастый с шумом и треском ломился сквозь подлесок в стороне от дороги, справедливо рассудив, что двух волчьих ям с него хватит. Путь освещали только редкие ракеты кончающегося фейерверка - видно, веселье в штошнике уже начинало стихать. Чтобы не наткнуться на кого-нибудь невзначай, Ушастый решил прокрасться в штошник с юга, где внутренний двор отделялся от леса забором, а стало быть, никто не ходил. К его удивлению, забор исчез, а на его месте красовалась натянутая в несколько рядов проволока посреди перепаханной полосы.

«Наверно, на дрова спилили,» подумал Ушастый о заборе, и решил пролезть под проволокой, сильно недооценив инженерный гений Каста...

Стоило Ушастому задеть проволоку, как его ослепил прожектор, и взвыла, заряжаясь, автоматическая катапульта. Удирая задом на четвереньках, Ушастый собственным же ухом обнаружил, что проволока ещё и под напряжением. В штошнике поднялась тревога, вокруг Ушастого засвистели булыжники, сшибая листья с деревьев.

Так быстро он ещё никогда не бегал. Но штоши всё равно были быстрее... Когда погоня уж очень приблизилась, Ушастый спрятался за древними развалинами, на полпути домой, и затаился, в полной уверенности, что здесь-то он в безопасности: к развалинам штоши и днём-то приближались с опаской, боясь привидений... Он тихонько выглянул из-за угла, незаметный в своём плаще, и стал с интересом наблюдать, что поимщики будут делать дальше.

Те в неуверенности остановились, поводя фонарями, метрах в двадцати от развалин, и стали шёпотом совещаться.

— Вроде, он к руине побежал, — показал пальцем Асат

— Точно! — подтвердил Синий — Вон, кусты сломаны.

— Ну, что? — осведомился крупный Жохлат, поигрывая большой дубиной, — окружать-то будем, или как?..

— А вдруг там привидение?.. — охладил пыл преследователей суеверный Рьет, — В энтой руинине привидений завсегда - што тараканов.

— Да они ж света боятся! — отмахнулся Шуся.

— ****!.. — едва не вырвалось у Ушастого, когда он увидел во главе штошей вернувшегося авантюриста. «Не пропал-таки, даже у человеков в зубах... Ой, чую, не к добру...»

— Ага, как же! — возражал тем временем Волосатый. — Забыл, как Хвостус на этом вот самом месте ясным днём привидение встретил?..

— Да показалось ему, сколько можно повторять! — возмутился Шуся. — Он же хлеще Угуки, в каждой гнилушке привидение видит!

— И ничего не показалось! — обиделся Хвостус, — Иду я это, к Ушастому, ботинок запасной взять...

— К эксплуататору, то есть, — ядовито прокомментировал Шуся.

— Ну, это... — замялся сбитый с мысли Хвостус, — Давно, то есть, дело было... То есть, это... не знали тогда, что Ушастый - эксплуататор. Ну вот, значит. Иду это я, к эксплуататору... тьфу, то есть... Ну вот, иду, я к нему этот... ботинок запасной взять, а день, помню, пасмурный был, мокрый, иду я, значит, а тут из под руины этой, а я ещё, помнится, без амулету шёл... то есть, давно ещё дело было, не думали ещё, что амулет брать надо, ну вот, иду я, а тут, значит, из под руины этой, а день, помнится, пасмурный был, мокрый, я, значит, ещё удивлялся, что этого... туману нет...

— Ты покороче можешь? — невежливо перебил Хвостуса крупный Жохлат.

Тот слегка прибавил темп:

— Ну вот, иду я, значит, к Ушастому, ботинок запасной взять, иду значит, а тут из под руины этой, а день мокрый был, пасмурный... И, значит, из под руины этой, смотрю, туман поднимается. А я, помнится, ещё подумал, что вот день-то какой мокрый, даже туман поднимается, а туман, значит, который из под руины этой поднимается, смотрю, как-то скрутился, и ещё сгущивается. А я, помнится, ещё подумал, туман странный какой-то, не такой, туман этот. Ну он, значит, сгущивается, туман этот, то есть, это я сначала думал, что туман, а потом-то оказалось, что привидение.. Ну вот, сгущивается он, сгущивается... Я глядь - а он уже и сам стал, как подушка, и руки у него сгустились, разлапистые такие...

— Я и говорю - ветром туман закрутило, — язвительно вставил Шуся. На Шусю сердито зашикали.

— Ну, вот... — продолжил сбившийся Хвостус, — Иду я, как раз, к Ушастому, ботинок запасной взять... Так, о чём это я... Да!.. Иду я, а изтуманный этот, ка-ак завоет, ка-ак на меня полетит! Я ка-ак испугался, бац! - и уже в штошнике, и второй ботинок прорвал... А он, изтуманный этот, до следующего утра выл...

— Нда, с этими привидениями шутки плохи! — авторитетно поддакнул Риласт, — Пикнуть не успеешь, как они тебя на тот свет утащат!

— А амулет на что? — не сдавался Гутморген. — Тут, в кустах, амулет где-то был!

— Вот и иди сам туда с этим амулетом! — раздражённо послал его Волосатый.

— Этот амулет, между прочим, — добавил Лохмус, — ни разу на деле не испробовали.

— Ладно вам! — прервал разгорающийся спор Асат. — Посветите, я достану...

Некоторое время был слышен только треск кустов в темноте, потом Волосатый вдруг разъярённо зашипел:

— Ты зачем на руину светишь? Эксплуататора спугнёшь!

— Это не я свечу, это вон он светит, — возразил Лохмус, указывая на Гутморгена.

— Пошто врёшь? — возмутился Гутморген. — Я Асату свечу, он амулет ищет...

— Интересно, — удивился Лохмус, — если я не свечу, и он не светит, а фонаря всего два, тогда как...

— Да гнилушка, наверное, светится, — перебил его Шуся.

— Так ведь оно двигается! — возразил Лохмус.

— Не иначе, привидение... — мрачно предположил Риласт.

— Где? — вздрогнул Рьет

— Какое привидение? — поднял голову от земли Асат.

— Ой, действительно двигается... — недоумённо пробормотал материалист Шуся, — Но ведь...

— А я лампочку в комнате гореть оставил, — не к месту припомнил Волосатый. — Пойду выключу, чтобы электричество зря не жечь.

— Амулет скорей давай! — начал паниковать Рьет.

— Я его не вижу, — терпеливо пояснил Асат. — Наверно, опять не на место положили.

— Слушайте! По-моему, оно сюда летит! — нервно предупредил Синий.

— Да ищи же ты амулет! — взвыл Рьет.

— Сам ищи, если ты такой умный! — возмутился Асат.

— Смотрите, вот он, с другой стороны дороги! — радостно завопил Синий, бросаясь в кусты. Вокруг амулета тут же образовалась толпа, его вырывали из рук друг у друга.

— Да не так держи! — орал Риласт.

— Сам разберусь! — не отдавал амулет Синий.

— Оно же приближается! — выл Рьет.

— Ты не той стороной держишь! — нервно советовал над ухом Риласт, — Черепушкой, черепушкой к нему разверни!

— Не действует эта зараза, так я и знал! — выкрикнул Лохмус, тщетно пытаясь отпугнуть привидение светом фонаря.

— Берегись! — еле успел крикнуть Рьет, заметив, что привидение опасно сблизилось с группой занятых амулетом спорщиков.

— Как быстро оно-о-ой... — еле увернулся Асат.

— Яй... — резво шарахнулся крупный Жохлат.

— Тольконеменя!!! — цепенея от ужаса, взвыл Синий.

— Бегиутащитжещас!!! — хором заорали ему остальные.

Синий в последний момент послушался, и штоши бурным потоком отхлынули с места действия, в панике ломая кусты.

Когда их вопли и треск кустов стихли вдали, Ушастый осторожно высунулся из-за угла. Над тропинкой плавало зеленовато светящееся привидение.  Несмотря на видимую бесформенность и полную размытость контуров, каким-то образом чувствовалось, куда устремлён его безглазый взор. В данный момент привидение что-то чересчур уж пристально пялилось на Ушастого

— Брысь, — негромко сказал ему Ушастый, уже начинавший чувствовать себя неуютно.

Привидение заколыхалось, как пламя свечи на сквозняке, и медленно двинулось на него.

— Пшло прочь! — испуганно рявкнул Ушастый.

Привидение продолжало приближаться. Ушастый запустил в него палкой. Палка свободно пролетела сквозь привидение, то завыло замогильным голосом, и поплыло вдвое быстрее. Из развалин поднялось ещё несколько, перекрыв дорогу к замку...

Удирая в сторону штошника, Ушастый на бегу надеялся, что штоши уже далеко, и не будут разведывать, улетело ли привидение. На его счастье, дорога была свободна до самого штошника. На границе леса мелькали фонари и факелы, слышался шум голосов. Неужто облава?.. Да нет, все на месте толкутся...

Раз уж нельзя было вернуться в замок нормальным путём, Ушастый решил хорошенько разведать положение дел в штошнике - поиск обходного пути через мокрое и холодное болото не казался ему достойной альтернативой. А привидения наверняка не отправятся на покой до самого рассвета, уж это он знал на примере замковых.

Подойдя поближе, он с недоумением обнаружил, что три четверти штошей под руководством Каста натягивают проволоку между деревьев, и вырубают кусты вокруг. Толстый и Угука развешивали на проволоке амулеты из большого мешка, о который непрестанно спотыкались работающие. Ушастый медленно продвигался в отдалении, вслед за штошами. Часа за три они обмотали всю опушку, и вышли к обрыву. Вблизи пруда деревьев почти не было, и штошам пришлось ставить столбы.

Потом они всей гурьбой повалили в штошник, остались только Толстый с Угукой, которые спешно довешивали последнюю сотню амулетов, ругаясь, какой сорт как располагать. Ушастый всё недоумевал, зачем штоши окружили штошник столь странным забором, как вдруг Толстый с воплями отскочил от заграждения. В штошнике взвыла сирена, из дверей вырвался отряд дубинконосцев. Разразился шумный скандал: Толстого ругали за ложную тревогу, тот вопил, что «О таких вещах предупреждать надо».

Когда штоши ушли, Ушастый тщательно исследовал электрозабор на всём его протяжении. «Да, это надёжнее, чем за каменной стеной. Одно неосторожное касание - сработает сирена, и жди неприятностей...» Ушастый едва не попался на глаза Ухвату, который шёл вдоль забора, прикарманивая валяющиеся обрезки проволоки. Это навело Ушастого на мысль немного попортить революционерам нервы. Он поискал со своей стороны, нашёл подходящий отрезок, и швырнул на забор. Сверкнули искры короткого замыкания, мигнул свет в штошнике, и под вой сирены на поляну вырвался оборонительный отряд. Ухват присоединился к ним, клятвенно заверяя, что «всё время в лесу раздавались подозрительные шорохи». Свет в штошнике мигнул ещё несколько раз - видно, Каст пытался включить заграждение - а потом он появился собственной персоной, и не слушая готового порассказать всяких ужасов очевидца, стал осматривать своё творение.

Волей случая, кусок проволоки повис с внутренней стороны забора, и найдя его, все тут же обратили внимание на проволочную мотню, обильно свисавшую из карманов Ухвата...

Ушастый не стал интересоваться разгорающимся скандалом, ему в голову пришла новая идея. Не умеющие плавать штоши наверняка не огородили берег пруда. А брёвен и проволоки понабросали достаточно...

Штоши развернули прожектор на поляну, и стали собираться на митинг. Ушастый, промочив одежду, перебрался с плота в прибрежные камыши, с трудом вскарабкался по крутому склону, и выглянул из-за сарая, уверенный, что штоши теперь чувствуют себя в безопасности, утратили бдительность, и не заметят его в маскировочном плаще.

Начал митинг Каст. В короткой речи он отметил неуёмность империалиста, стремящегося лишить штошей завоеваний революции, и уже пытавшегося под покровом ночи пробраться в их родной штошник.

«Вот паразит,» подумал Ушастый, «ведь сам же ни на грош не верит в то, что говорит... Не-ет, ему лишь бы всё, как у человеков сделать! Это значит, если тем ради общего счастья приходится марксистскую идеологию разводить, значит и штошам её терпеть надо?.. Всё ведь сделает, лишь бы это поколение дармоедов жило при коммунизме, и даже меня, любимого, в жертву принёс... Философ несчастный!»

Каст кончил призывом к бдительности, и передал слово следующему оратору.

На помост вышел Шуся, и, воспользовавшись случаем, решил повторить рассказ о своих подвигах среди человеков. Из его слов следовало, что легко обведя вокруг пальца глуповатых и доверчивых чудовищ, и совершив массу геройских поступков, Шуся добыл для революции много ценного,⁽⁶⁾ тем самым повысив вооружённость штошей, и сделав неизбежной победу над эксплуататором. Эксплуататор за сараем поёжился, представив, как повышенно вооружённые штоши настигают его среди чиста поля...

Тем временем, Шусю сменил жутко идеологизированный Пуз, бурная речь которого так и пестрела революционными терминами, и призвал «немедля покончить». Штоши загорелись энтузиазмом, и даже начали хватать дубины - но тут, оттеснив Пуза, место оратора занял Каст, и быстренько всех охладил: Во первых, серьёзные дела так не делаются. Во вторых, надо же дать Горобдану выспаться - вон он какой воз через горы тащил. В третьих, чтобы на деле повысилась вооружённость, надо же сначала хоть разобрать привезённое, а на это дня два надо, не меньше. И, наконец, просто покончить мало, главное - найти ключ от склада с награбленным.

Пуз, недовольный тем, что его опять оттирают на задний план, попытался возражать, но был с позором опровергнут и разбит по всем пунктам. Каст призвал штошей к дискуссии, и те, путаясь в словах, и перебивая друг друга, стали сочинять план нападения. Ушастый с интересом слушал. Сошлись на том, что завтра закончат вооружаться, и пошлют ультиматум, а послезавтра, с утра, покончат с угнетателем.

Потом Пуз опять полез с выступлением, а Ушастый, обплыв на плоту забор, помчался домой: рассвет уже близился.

Примечания:
 №6: Как ему удалось-таки посреди бела дня выгрести сельский магазин подчистую, откуда он раздобыл телегу, и куда умудрился деть бульдозер, а главное - где он шлялся целых три месяца - об этом история умалчивает. А пытаться вычленить правду из ненаучно-фантастических росказней самого Шуси - задача безнадёжная.
Вернуться к чтению}>

Следующая глава >>